В душном кабинете было мрачно и зябко. За его высокими окнами сгущался февральский сумрак.
Но молодая женщина, сидевшая в кожаном кресле у камина, не торопилась разжечь огонь и включить свет. Накинув на поджатые ноги замшевую мужскую куртку, она нежно поглаживала ее, с наслаждением вдыхая терпкий сигарный аромат, насквозь пропитавший ткань.
Ей решительно не хотелось верить, что Лайонел никогда не наденет эту вещь, и страшно было представить, что он больше не войдет в свой кабинет, раскрасневшийся после прогулки, и не отпустит соленое словечко о скверной погоде, добродушно улыбаясь и потирая руки.
Как же я стану жить без этого славного великана?
Когда мерин по кличке Гнедой вернулся домой без всадника, Сейди, работающая в поместье конюхом, заявила, что предупреждала Лайонела о скверном норове скакуна. Но кто мог подумать, чем все обернется? Большинство, упав с лошади, отделывается ушибами, на худой конец, сломанными конечностями или ключицей.
Врач, осмотревший тело Лайонела, определил, что его вышиб из седла обширный инфаркт. «Именно так, скача во весь опор, и мечтал он встретить смерть», — со вздохом добавил доктор, на протяжении многих лет друживший с покойным.
Джоанна, хорошо знавшая неугомонный характер свекра, была согласна с эскулапом. Лайонелу не сиделось долго без дела. Освободив пять лет назад кресло председателя совета директоров концерна «Верн инвестментс», Лайонел постоянно искал, чем заполнить свободное время. О лечении и постельном режиме и слышать не желал. Как того и следовало ожидать, беспокойная натура и чрезмерная активность раньше срока свели его в могилу.
Джоанна тяжело вздохнула и, сглотнув подступивший к горлу ком, вновь задалась вопросом, что ее ждет в недалеком будущем. Внезапная кончина Лайонела потрясла всех, кто его знал, и вышибла из-под ног Джоанны опору, еще вчера казавшуюся ей вполне прочной.
До этого рокового дня она избавляла свекра от всех насущных хлопот, взвалив на свои плечи заботу о поместье Уэстроу. Возвращение в родные пенаты Гейбриела Верна — ее супруга и сына покойного — не сулило Джоанне ничего хорошего. Два года назад он покинул этот дом, в пух и прах разругавшись с женой и с отцом, и с той поры колесил по свету, успешно приумножая несметные богатства треста.
«Теперь же он обязательно возьмет бразды правления в свои руки, — тоскливо подумала Джоанна, — и выставит нелюбимую жену и ее мачеху за дверь».
Отдаленный звонок вернул ее к реальности. Она проворно вскочила с кресла: Генри Фортескью — друг и стряпчий Лайонела — не должен застать ее предающейся унынию в темноте возле холодного камина. «Сделав» бодрое лицо, она отдернула портьеры, впустив в кабинет чахлый свет угасающего дня, и, присев на корточки, разожгла огонь. Пламя с жадностью набросилось на угли, прибавляя помещению тепла и уюта.
Стряпчий был суров и мрачен. Зная, что с покойным его связывала многолетняя дружба, Джоанна рассчитывала на содействие этого человека. Отряхнув ладони, она распрямилась и с улыбкой сказала:
— Не желаете ли глоток виски, мистер Фортескью?
Гость взглянул на нее с легким недоумением и, прокашлявшись, торжественно произнес:
— Дорогая Джоанна! Примите мои глубочайшие соболезнования. Мне до сих пор не верится, что все это действительно случилось.
— Мне тоже, — помрачнела она. — Но виски нам обоим все же не повредит. Вам с талой водой?
Джоанна потянулась к хрустальному графину и тяжелым бокалам, стоящим на столике.
— Да, разумеется, как любил Лайонел, — кивнул гость. — Но только совсем чуть-чуть: я за рулем.
— За друзей, которых с нами нет! — подняла она бокал.
Они уселись в кресла. Поверенный покойного сделал глоток, пожевал губами и спросил:
— Как здоровье миссис Элкотт? Кстати, где она сейчас?
— У себя в комнате, раздавлена горем, — пряча глаза, ответила Джоанна.
— Иного я и не ожидал, — желчно проворчал стряпчий. — Трудно смириться с крушением своих надежд.
— Однако вы не слишком сдержанны в суждениях, мой дорогой мистер Фортескью, — с деланным упреком вскинула брови Джоанна.
— Я отвечаю за свои слова, — возразил собеседник. — Как старый друг и душеприказчик Лайонела, я не одобряю ее намерений, которые мне хорошо известны.
— Доброта Лайонела нередко оборачивалась против него, как это ни прискорбно, — вздохнула Джоанна. — Примером может служить даже его отношение ко мне.
— Не ставьте себя на одну доску с мачехой! — нахмурился мистер Фортескью. — Лайонел приютил вас после смерти вашего отца по велению сердца. Ваша матушка была его любимой кузиной. Но Синтия не имеет права претендовать на его щедрость! Она была женой Джереми всего несколько месяцев. Лайонелу она чужая. Нет, я глубоко убежден, что Синтия способна заработать себе на хлеб. Она еще молода и полна сил, вполне могла снова устроиться секретаршей, однако предпочла воспользоваться случаем и поселиться здесь, взвалив вдобавок всю работу по дому на ваши плечи. Насколько мне известно, дорогая Джоанна, Лайонел справедливо надеялся, что домоправительницей станет она!
— Но мне такая работа совершенно не в тягость, — поспешно возразила Джоанна, ощущая от выпитого алкоголя приятное тепло во всем теле. — Синтия не создана для роли домоправительницы.
— Вы так считаете? — оживился гость. — Любопытно! И в чем же, по-вашему, ее предназначение?
— Украшать собою дом и супруга, насколько я понимаю! — фыркнула Джоанна, с сожалением отметив, что ей это, увы, не дано.